читать дальше- Что ты делаешь...?
Происходящее казалось неправильным, неестественным, и нереальным. Почему, почему всегда послушный брат ведет себя так? Почему готов прервать последнюю соединяющую две жизни нить? Рейстлин отвечает на поставленные вопросы честно, подробно, но его не слушают. Находятся где-то в глубине собственных иллюзий. Почему, Карамон? Что еще натворил в твоих глазах чародей?
Дыхание сбилось еще в момент захвата, столкновение с деревом добавило общей болезненности. и шансов вырваться из цепкой хватки практически нет.
«Должен ли я убить тебя... Должен ли ты убить менъя?»
- Никому, никому ты не должен! - кашель дал о себе знать, к счастью не разразился выбивающей последний воздух серией.
«Почему я ничего не вижу? Почему ты мне ничего не показываешь... Там только пустота и пламя. Или это все, что осталось после Бездны?»
К каким бы выводам не пришли братья, в меру раздумий каждого, Рейстлину не прельщало находится в подобном состоянии загнанного зверя. Маг был сбит с толку происходящим и чего таить, напуган внезапной решительностью. Помнится ранее она только позабавила, мол, и такое бывает. Теперь не смешно, теперь успокоить бы вырывающееся из груди сердце, забившееся чаще еще в момент хватки, привести в норму прерывистое дыхание и восстановить способность думать. Самообладание покинуло в самый неподходящий момент, предоставив остальному набору чувств и инстинктом разбираться самостоятельно.
Бежать.
Бежать, скрыться от опасности, отдалиться от нее, хотя бы на шаг, хотя бы на миг. Не чувствовать холодную хватку у горла, не ощущать тупик спиной. Что надо делать, чтобы убежать? Спрятаться, восстановиться, отлежаться в тепле. А еще лучше, почувствовать это самое тепло от кого-то близкого, уткнуться в него и пусть будет что будет.
Заставить Карамона разжать хватку. Словами не получится, он не слышит или не хочет слышать. Действиями?
Есть средство. То, о котором стоит вспоминать в самую последнюю минуту, когда магия не в силах помочь, когда нет другого выхода. Но использовать его против брата?
Против того, кто по первому зову всегда был рядом, исполнял прихоти мага, терпел оскорбления и приказной тон? Почему бы и нет, раз все это было, значит тому нравилась такая жизнь, нравилось унижаться перед болезненным близнецом, играть роль тупого исполнителя.
Кинжал, закрепленный на левой руке, последнее оружие мага. Когда все остальное уже использовано, когда прочее уже не действенно. Как это просто, один взмах и свобода!..
Ровно до того момента, как воин оправится и не пустится следом. Карамон действительно изменился. Еще после Истара это было заметно. Свое мнение на происходящее, слова: "Тебе надо, ты и делай". Но был один миг, всего лишь один, который на короткое мгновенье заново прокинул связывающую нить между братьями, напоминая обоим, кто они, и о том, что больше никого рядом нет и быть не может.
- Ты использовал ее для заклинаний, но в котелке эта трава мне всегда нравилась больше. Как ее… маньорам? Марьонар?
-Майоран, — негромко сказал маг. — Трава называется майоран.
-Майоран, — негромко сказал маг. — Трава называется майоран.
Не слишком ли поздно начать все заново, когда бытвы проиграны, ошибки совершены и отношения, единственно возможные, разлетелись на осколки? Оправа из магии и жажды власти, сжимающая хрупкое зеркало братства. Она растаяла, зеркало разбилось. Кусочки воспоминаниями лежат рядом. Их только собрать, соединить воедино и добавить немного той самой магии, чтобы убрать трещины.
Маг, изначально не сводивший глаз с кулака, теперь смотрел на его владельца. Кинжал в руке, в одной и той же у обоих, пусть там и остается. Еще не пришло время Рейстлину использовать свой. На землю мягко упал посох и з разжатых пальцев, он так же не понадобится, а магии было взято достаточно, чтобы продержаться какое-то время без подпитки.
- Ты имеешь полное право мне не верить, даже убить. Что будет, если меня не станет? Ты останешься один? Ты показал мне, что означает быть одному. Хочешь занять мое место? Сойти с ума от того, что рядом нет никого? Никого, кто бы понимал, кто был бы готов подставить свое плечо, оказать поддержку? У меня был такой человек. Всегда был рядом. А я, глупец, этого не замечал, - Рейстлин осторожно потянется к близнецу, просто прикоснуться к нему, к его искаженному злобой лицу. - Не надо, не делай этого. Я вижу стремление. Оно погубит. Давай... Давай попробуем заново? Ты и я. Вместе, - чародей срывался на шепот, едва сдерживая слезы, сковывающие горло наподобие железного обруча.
«Что я делаю?..» ― отдалось болью под сердцем и оглушительным стуком в висках. Действительно, что он делал? Спасал. Тику, Утеху и всех остальных… Всех-всех остальных. И так много было этих самых «всех-всех», что даже помыслить сложно. Карамон понимал, сколь мало стоят две крошечные жизни, когда на другой чаше весов ― целый мир.
Ответ тогда был прост, и свои дальнейшие действия воин видел так ясно, будто бы уже не раз и не два поднимал руку и… и вонзал кинжал в грудь брата. Слышал хруст кости, как если бы лезвие попало бы по ребру. Чувствовал под руками ткань, пропитавшуюся горячей кровью. Слишком ярко, слишком четко, как не бывает даже в кошмарах. Слишком медленно. Мучительно, невыносимо медленно.
И кровь на руках. Родная, будто бы собственная. И может, собственная и есть? Может, боги, наконец, опомнились, и в последние момент слили воедино тела и души, и мертвенный холод в груди ― сталь собственного кинжала? Хотел бы он, как бы хотел, чтобы было так! И чтобы вместе ― к звездам, и чтобы нету воина без мага, и мага ― без воина, и вместе стали бы они самым прекрасным созвездием с самой печальной легендой.
Хотел бы он не иметь долга ни перед миром, ни перед богами…
Рейстлин дернулся, заметался в железной хватке, судорожно выискивая пути к отступлению. В горле ― хрип, в глазах ― страх. Странное чувство… Карамон никогда не задумывался над тем, что он сильнее брата. Никогда не гадал, как быстро сумеет его одолеть, сойдись они врукопашную. И даже после всего того, что было, после всех грубых высокомерных слов и брошенных в грудь заклинаний, после предательства, обернутого во благо, воин и помыслить не смел о том, чтобы тягаться с магом. Ведь Рейст умнее, Рейст знает лучше.
Рейст… Его Рейст… Его маленький слабый брат с глазами мудреца и душой мученика…
В этом ведь была и его вина тоже. Чего-то он не дал, чего мог бы дать близнецу. Чего-то не видел, намеренно оставаясь слепцом, чему-то не верил, потому что не хотел верить.
Что будет, когда его не станет… «Ничего не будет!» ― хотелось выкрикнуть в лицо магу, да только слова колючим комом застряли в горле, не вытолкнуть. Ничего не будет. Ничего. Он не хотел бытия ничему, где не будет Рейстлина. Не хотел учиться жить, не имея его за своей спиной. Не чувствуя, что нужен.
И любим. Все-таки любим, даже если весь проклятый мир, ради которого он и решился поднять меч на брата, не верил в это.
Увидев тянущуюся к нему руку, Карамон, пожалуй, впервые в жизни испытал омерзение по отношению к близнецу. Чуждое, разрушительное чувство. Он не успел отшатнуться, только дернуться в сторону от руки, поджимая побелевшие от напряжения губы. Лжет! Талантливо, умело лжет, играя чувствами, лишь бы спасти собственную шкуру.
И секундное помешательство ушло, совершенно опустошив Карамона. Не оставив ни боли, ни страха, ни горечи. Только он и брат, как и говорил Рейстлин. И рука с узловатыми пальцами, обтянутыми сухой золотистой кожей. Рука, в которую воин ткнулся лицом, потерся щетинистой щекой о ладонь, жмуря глаза, в уголках которых жгли слезы.
Сил не осталось. Совсем ни на что не осталось.
Захлебнувшись рыданием и выронив из ослабевших пальцев кинжал, Карамон привлек мага к себе и обнял обеими руками. Хотел бы он ответить, да не мог, будто бы у него совсем не осталось слов. Только слезы, что катились по щекам градом, да сдавленные всхлипы, сотрясавшие плечи.
Только он и брат. И никого и ничего больше.